Пиранья. Флибустьерские волны - Страница 74

Он тоже заметил Мазура – только заметил, не более того. Они с Мазуром обитали сейчас в разных мирах, время для того и другого текло по-своему. А потому, пока часовой еще только осознавал происшедшее, Мазур уже исполнил отточенный пируэт, одновременно забирая автомат и по ходу дела ставя его на предохранитель и нанося удар. С почином, что называется. На поясе у него болталась связка заранее обрезанных до нужной длины капроновых концов – и он, дернув узел, снял один, быстренько спеленал добычу, запихнул в рот опять-таки заранее подготовленный тряпочный кляп, закрепил завязками на затылке. Часовой принял приемлемый вид – спеленатый на совесть, не способный ни орать, ни кататься по палубе. При других условиях он бы уже давно развлекал чертей избранными цитатами из теоретиков терроризма, но, как известно, всемогущая Инстанция повелела о нем трепетно заботиться, и приходилось выполнять...

Отступив к поручням, Мазур посмотрел на корму. Там тоже все было в идеальном порядке – второй часовой уже лежал на палубе примерно в таком же виде, а его оружие перешло к Лаврику. Скупой жест – и мимо Мазура бесшумно пробежал, не пригибаясь, Пеший-Леший, проскочил, скрючившись в три погибели, под длинным рядом иллюминаторов, мелькнул на ведущей вверх лесенке...

Слабый шум, тут же затихший. И это было все. Третий, у прожектора, повязан и обезоружен. Через несколько секунд Пеший-Леший сбежал по лестнице, таща на плече живехонький трофей, со всеми предосторожностями, уже с немаленькой ношей, проделал обратный путь, уложил связанного рядом со сподвижником.

«Это и называется – запоролись», – преспокойно констатировал Мазур. Те, на берегу, ни на миг не выпускают теплоход из поля зрения. Как снимали часовых на носу и на корме, они видеть не могли, а вот изъятие прожекториста с мостика, открытого всем взорам, уж никак не прошло незамеченным.

Что поделать, этого было не избежать. Ничего страшного. На берегу придут в недоумение, и только. Никаких действий все равно не будет предпринято – но все равно следует торопиться... Если верить Аугусто – а он остается в плену, ему жалко иных деталей организма! – двое должны охранять согнанных в салон заложников, двое внизу, в машинном, один, тот самый старший, с дистанционкой, согласно плану должен был разместиться в капитанской каюте.

Едва-едва высовываясь из-за надстройки, Мазур подал сигнал, и тройка призраков с черными лицами бесшумно разбежалась в разные стороны. Сам Мазур, скрючившись, проскользнул под иллюминаторами и оказался перед дверью, гласившей, что вход разрешен исключительно членам экипажа – и, наплевав на запрет, преспокойно вошел.

Длинный коридор был залит ярчайшим электрическим светом – ну, вполне разумная предосторожность... Держась возле белоснежной стены, Мазур беззвучно пробежал метров пятнадцать, беззвучно распахнул очередную дверь, оказавшись на палубе, практически на четвереньках преодолел еще метров двадцать, прижался спиной к стене меж двумя иллюминаторами. Неизвестно, как это удалось Дюфре, но он уже к полуночи раздобыл довольно точный план теплохода и заверил, что ошибки быть не может...

Мазур стоял возле нужного иллюминатора. Переместившись левее, заглянул внутрь со всеми предосторожностями. Брезгливо покривил губы: ну да, разумеется, вот что значит непрофессионализм... Отроду, надо полагать, в армии не служил, поганец, вот и расслабился, когда все прошло успешно, и безопасная пауза затянулась...

Посреди небольшой каюты – кровати нет, только привинченный к полу столик с парочкой таких же стульев – стояла на коленях симпатичная голая блондиночка, уронив руки, отрешенно и безнадежно уставясь в стену. За ней, тоже на коленях, помещался усатый латиноамериканец, правда, полностью одетый. С одухотворенным, прямо-таки поэтическим видом он оглаживал ей грудь, нашептывая что-то на ушко. Судя по его вдохновенной физиономии, он жаждал не вульгарного изнасилования, а большой и чистой любви, видимость чего и создавал. Вот только застывшее личико девушки свидетельствовало, что она никаких романтических иллюзий не питает и хочет лишь, чтобы все побыстрее кончилось. «Всегда одно и то же, – разочарованно подумал Мазур, – ни дисциплины, ни аскетизма, почти сразу же обнаруживается несколько слабых звеньев, которые начинают трахать заложниц посимпатичнее, истреблять доступные запасы спиртного, пока коллеги доблестно стоят на страже...»

Правда, усатенький головы не терял – в нагрудном кармане его полосатой рубашки Мазур моментально узрел небольшую черную коробочку с коротким столбиком антенны – а «Беретта» лежала тут же, возле колена. Что ж, возможно, этот тип и не был особенно беспечен – просто-напросто он руководствовался прошлым жизненным опытом, никак не предусматривавшим существования Мазура, выученного сваливаться, как снег на голову. Возможно, водная гладь казалась ему неодолимой преградой, надежно защищавшей от любых поползновений. Тем горше будет разочарование...

Вернувшись тем же путем в коридор, Мазур быстренько добрался до двери капитанской каюты, обозначенной соответствующей надписью, и ворвался туда незамедлительно.

Усатый оказался парень не промах. Он просто-таки моментально, без всякого перехода оставил в покое блондинкины округлости, потянулся одновременно и к взрывателю, и к пистолету, но не с Мазуром ему было тягаться. Два удара – и он стал тихим, вырубленным, совершенно безопасным для кого бы то ни было. Не было времени на эгоистические забавы, но Мазур все же выкроил секундочку, нанес еще два хлестких удара, ничего не сломавшие и не отбившие, но тем не менее обрекавшие усатого на недельку непрерывных болей в ушибленных регионах тела. Спутал его, запечатал ротовое отверстие, бесцеремонно привлек к себе ошарашенную блондиночку – а она хороша, у революционера вкус отменный! – зажал рот и прошептал на ушко: