Пиранья. Флибустьерские волны - Страница 63

– Я смотрю, ты всерьез все продумал?

– Два часа тут торчу, – сказал Мазур. – Все равно делать нечего. Чисто машинально начинаешь прокачивать варианты. Благо дело насквозь знакомое. Ты сам, помнится, в чем-то подобном принимал участие и ухитрился особенно не напортачить...

Лаврик смотрел на него с загадочной, непонятной улыбочкой. Вернул бинокль, сказал задушевно:

– Вот смотрю я на тебя и думаю – почему ты до сих пор не адмирал?

– Рановато, – сказал Мазур.

– Пожалуй... Но голова у тебя работает. В нужном, знаешь ли, направлении...

Очень примечательная у него была ухмылочка. Знакомая по прошлым каруселям. Многозначительная. С радостной надеждой Мазур придвинулся вплотную и сказал:

– Колись, боец незримого фронта...

– А что тут колоться? – пожал плечами Лаврик. – У меня, да будет тебе известно, санкция есть...

– Иди ты!

– Серьезно, – сказал Лаврик так, что Мазур моментально ему поверил. – Ты ведь не считаешь, что самый умный на свете? В такой ситуации многие думают синхронно... Короче, санкция есть. Как только на воду и этот многострадальный кораблик опустится ночная тьма, мы имеем полное право... да что там, мы просто обязаны решительно пресечь хулиганство на борту. Поскольку это самый простой и надежный способ обеспечить себе условия для нормальной работы. Есть свои нюансы, но о них можно потом... Это уже не суть важно. Главное, санкция есть.

Мазур ему поверил моментально – не тот это был человек, чтобы пускаться на авантюру. Несгибаемый службист Самарин.

– Ага, – сказал он. – И ты это провернул за два последних часа?

– Умеем работать, когда припрет, – скромно потупился Лаврик.

– Это, знаешь ли, наталкивает... – сказал Мазур, рассуждая вслух. – У тебя, ясен пень, нет и не может быть радиостанции. Ты бы не смог сам... У тебя, конечно же, есть в городе кто-то, как раз и располагающий немалыми возможностями... Это азбука. Тоже мне, головоломка...

– Ты уж себе думай, что хочешь... – сказал Лаврик, отводя взгляд. – Пошли?

– Куда? Полдень еще...

– По дороге объясню, понадобится кое-какая предварительная подготовочка. Ты уж соври своей заиньке что-нибудь убедительное, чтобы не волновалась...

Они спустились с чердака, все еще отряхиваясь от пыли и паутины. Все прочие обитатели дома столпились у маленького телевизора, напряженно пялясь на экран, где не происходило ровным счетом ничего интересного. Картинка была статичной и незамысловатой: теплоход, стоящий на якоре. Судя по точке съемки, телеоператор примостился со своей камерой на крыше одного из домов на набережной. Закадровый комментатор что-то бубнил без всякого воодушевления – ага, в двадцатый, наверное, раз повторял, что никакие требования пока что не оглашены, что количество террористов по-прежнему неизвестно, что на теплоходе вроде бы так ничего пока и не происходит...

Надежды Мазура как ни в чем не бывало проскочить к двери оказались тщетными – Кимберли моментально кинулась наперерез, ухватила за рукав:

– Вы куда?

– Мобилизация, – сказал Мазур. – Ты не знала? Всех граждан Содружества мобилизуют в дружины для поддержания порядка и возможного отпора засевшим в городе террористам. А мы с Майком как-никак граждане Австралии...

Она схватила Мазура за лацканы легкой куртки, глаза у нее сейчас были совершенно бабьи, испуганные, мокрые, встревоженные.

– Это же опасно! С ума посходили?! Некому лезть туда, кроме вас? Есть же полиция, армия...

Видя выражение ее глаз, Мазур почувствовал даже некоторую гордость, глупую и неуместную. И тут же, выругав себя за дурацкие шутки, торопливо сказал:

– Извини, это я так пошутил... Неудачно, да? Ничего страшного, нам просто надо продлить парочку лицензий. Все конторы ведь работают как ни в чем не бывало, это только на набережной заваруха.

Она опустила голову, словно Мазур ее ударил. Отвернулась, дрогнувшим голосом обронила:

– Шутки у тебя, дубина...

Мазур побыстрее просочился на улицу. Лаврик спешил следом. Они спустились с холма, свернули в сторону центра.

– А девочка к тебе неровно дышит, – сказал Лаврик, глядя в сторону. – Приятная девчонка, точно. Но не думаешь же ты, что она в тебя всерьез врезалась по самые уши? Ты у нас, в конце концов, не сказочный прынц. Я тебе скажу, что происходит, и какая тут психологическая подоплека. Девочка сама не своя от радости, что на какое-то время вырвалась из гадюшника. Она, конечно, хочет в звезды, спасу нет, но ихний Голливуд – это гадюшник. Говорю как специалист.

– Ты там бывал? – хмуро спросил Мазур.

– Была у меня однажды подруга, – сказал Лаврик. – С «Ленфильма». И ведь не костюмерша какая – актрыса. Имени не говорю, ты все равно не поверишь, решишь, травлю... Так вот, она мне изрядно порассказывала про милые и душевные нравы означенного «Ленфильма». Интриги, зависть, закулисье и все сопутствующее... У меня ухи в трубочку сворачивались. Так вот, родной, если наш советский «Ленфильм», руководимый и идеологически направляемый – неописуемый змеятник, то я себе представляю, что должно твориться в Голливуде, где ставочки малость повыше... Одним словом, твоя Кимберли на какое-то время вернулась в нормальную жизнь. На кораблике плавает, по улицам гуляет с мороженым, по темным углам с симпатичным кладоискателем целуется... Сечешь? Это нормальная жизнь, нормальный отдых. Только рано или поздно, скорее рано, чем поздно, раздастся рев трубы, и она упорхнет назад, чтобы лезть вон из кожи...

– Сам знаю, – сказал Мазур. – Что ты цепляешься, репей? Ну не можешь же ты всерьез думать, что я потек из-за очередной зайки? Никак не можешь...